Качая головой, Меден ушла в комнату, где поставила и застелила раскладушку. Вернувшись, она дала Косте подзатыльник (мальчик, виновато облизываясь, начинал потрошить ее тарелку) и побыстрее доела свою порцию.
До вечера она рассказывала ему о севере и играла на варгане – изогнутой полоске металла, к которой прикреплялся гибкий тонкий язычок. Костя попытался тренькать сам, но чуть не проглотил, и Меден отняла инструмент от греха подальше.
- Горке бы понравилось, - покашливая, одобрил мальчик. – Он музыку любил.
- Варган не для музыки, - нахмурилась девушка, обтирая язычок инструмента.
- Для шаманских обрядов, - кивнул мальчик. – Но если струн нет, то и пустая бутылка – уже музыка. Знаешь, какие он концерты на стаканах делал!
- По радио рассказывали, - кивнула Меден.
- О Горке? – вытаращился Костя.
- О музыке на стаканах.
- Он бы их всех переиграл, - снисходительно отозвался мальчик. – А вы бы своими плясками с бубном могли зарабатывать. Я у одной гадалки был, она показывала стеклянный шар и за это деньги брала.
- Хрустальный, - поправила Меден.
- Стеклянный. Она ненастоящая была.
- Одно дело – обманывать людей, другое – действительно что-то предсказывать.
- Сейчас плохое время, можно и обманывать.
- Есть вещи, которые никогда нельзя делать, неважно, какие времена.
- Ты хорошо живешь - еду дают, воду, одежда есть. А у меня даже родни нет, которая бы денег давала. Вот и обманываю. Но редко – меня за это Сыч тоже ругает.
- Вот видишь, - поддакнула девушка.
- Точнее, не ругает, - мотнул головой мальчик. – Он же немой. Но такие глаза пронзительные, словно еще чуть-чуть - и душу вытянет.
- А как ты его понимаешь?
- Не знаю. Без слов все понятно. Один раз своровал молока на рынке, для горла, а Сыч меня поймал. От взгляда аж пробрало – вернул крынку, извинился, полгорода избегал, чтоб не поймали. А он потом сам целую банку молока принес, когда я ночью задыхался. Он хоть и странный, но добрый, - вздохнул Костя.
Засыпая, он вспоминал свой город, деревянный дом, котелок под протекающим навесом и слышал далекие, знакомые голоса. Горько улыбался, зная, что больше никогда их не услышит.
Она же и не пыталась заснуть.
Она уходила в сны, в мерзлые степи, по которым стелились дым и кровь.
Их снова потеснили вглубь страны. Мимоходом она заметила прерывистое дыхание обреченного и, съежившись от чужой боли, обошла стороной. Где-то жизнь спасали доли сантиметров и считанные секунды. Она истощала силы, искривляя смерть в пустоту.
И она размышляла.
«Линия фронта подходит все ближе к городу»
«Нас должны эвакуировать»
«Авианалет дешевле и проще»
«Это могли быть враги…»
«Ты не веришь свидетелю»
«Он мог обознаться!»
«Его глаза не лгали»
Не лгали.
Ее резко выбило из сна. Блекло-желтая степь уступила место облупившемуся потолку. Колотилось сердце. Меден глубоко вздохнула, смотря в потолок и не понимая, что произошло. Она провела ладонью по влажному лбу, села, пытаясь отдышаться и успокоиться. Заметила что-то краем глаза, обернулась.
